Скачать

Былины киевского цикла, как исторический источник

Любой исследователь былин, изучающий их применительно к истории России, сталкивается с проблемой их датировки. Изучение русского эпоса в целом – тема очень объемная и далека от завершения, как и любая наука. Почти всю вторую половину XX в. учеными велись дискуссии об отношении русского эпоса к истории. С одной стороны выступал академик Б.А. Рыбаков со своими последователями – М.М. Плисецким, С.Н. Азбелевым и др., с другой – В.Я. Пропп, фольклорист с мировым именем, которого также поддержали многочисленные ученики и последователи, в т.ч. и И.Я. Фроянов.

Рыбаков и его последователи отыскивали в былинах отражение событий и персонажей летописи, опираясь на имена. При этом не обходилось без натяжек, а неповторимость и своеобразие былин как исторического источника недооценивали. Всякое отличие отвергалось. Их соперники указывали на натянутость параллелей между былинными и летописными событиями и действующими лицами, делая из этого категорический вывод: эпос никаких исторических событий не отражает. В целом можно согласиться, что большинство сопоставлений былин и летописей – натяжки, но вывод о полной неисторичности былин представляется поспешным. В былинах содержатся сведения о чертах культуры и общественного устройства в былинной Руси, причём они настолько архаичны, что должны быть отнесены не к Киевской Руси, а к более древней культуре. Эти сведения последователями Рыбакова отбрасывались оттого, что те не укладывались в их концепцию, их противниками – потому, что филологи не могли верно оценить эти сведения.

В плане датировки одним из важнейших признаков является свободное ношение оружия в бытовой обстановке героями былин. В Московской Руси такой традиции не существовало, что исключает складывание былин в московский период. Ещё одним важным фактором датировки былин является непременное именование Киева столицей государства. В связи с этим и другими факторами верхней границей складывания былин будет являться первая треть XII в., как окончание периода существования единого киевского государства.

Русский героический эпос вобрал в себя общеславянские, праславянские и даже дославянские образы и мотивы, поэтому нижнюю границу нашего исследования установить очень трудно. Ориентировочно этой границей будет являться V в. Это Великое переселение народов, время бурных событий, которые не могли не отразиться в эпосе. В V в. впервые возникает на страницах средневековых сочинителей этноним «рус» («рос»). Именно V в. стал фактически стартовым моментом восточнославянского этногенеза, во время которого необратимо изменились социальные и бытовые реалии восточнославянских народов, отражённые в былинах.

Круг источников, касающийся темы нашего исследования необходим и достаточен. В соответствии со спецификой нашей работы, он включает в основном литературные источники. Это непосредственно сами былины, в которых можно выделить несколько главных пластов:

1. Былины о старших богатырях (Святогоре, Волхе Всеславьевиче, Михайле Потыке, Вольге Святославиче).

2. Былины о главных героях русского эпоса (Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алёше Поповиче).

3. Былины героического цикла («Василий Казимирович», «Суровец Суздалец», «Сухман» и др.).

4. Былины киевского цикла («Дунай», «Соловей Будимирович», «Дюк Степанович», «Чурила Плёнкович», «Ставр Годинович» и др.).

5. Былины новгородского цикла (о Садко и Василии Буслаеве).

Большое значение имеет такой нарративный исторический источник, как «Повесть временных лет», – именно на нём основываются исследователи исторической школы былиноведения.

1. Из эпических иностранных источников главнейшим является частично опубликованное на русском языке древненорвежское эпическое произведение «Сага о Тидреке Бернском», где упоминаются главные герои русского эпоса князь Владимир (Waldemar) и Илья Русский (Ilias von Riuzen). Сага была записана в 1250 г., но западные исследователи относят ее возникновение ко времени не позже Х века, а основана она на древнегерманских легендах V в. Действие саги развертывается непосредственно на Русской земле (Ruszialand), упоминаются Новгород (Holmgard), Смоленск (Smaliski), Полоцк (Palltaeskiu) и т. п. Илья Русский – герой ряда произведений германского эпоса, прежде всего поэмы "Ортнит", записанной в 1220 – 1230-х годах, но сложившейся намного ранее.

2. Полностью и частично опубликованные нарративные исторические сочинения средневековых западноевропейских и византийских историков, упоминающие о славянах и руси (Маврикия Стратега, Евгиппия, Саксона Грамматика, Адама Бременского, Титмара Мерзебургского, Оттона Бамбергского, Иордана, Льва Диакона и Прокопия Кесарийского).

3. Полностью и частично опубликованные сочинения восточных путешественников, упоминающие о славянах и руси (Ибн-Русте, Ибн-Мискавейха и др.). Важнейшим из источников этого типа является «Записка о путешествии на Волгу» Ахмеда Ибн-Фадлана.

Русские былины были объектом изучения еще со времени перехода от знания к науке, в течение длительного времени исследовались в русской дореволюционной и советской историографии в источниковедческом и литературоведческом отношениях и накопили обширную литературу.

В частности, из работ XIX века можно назвать такие, как «Народная поэзия: Исторические очерки» Ф.И. Буслаева, «Южнорусские былины» А.Н. Веселовского, «Русский былевой эпос» И.Н. Жданова, «Опыт сравнительного изучения западного и русского эпоса: Поэмы Ломбардского цикла» Кирпичникова А.И., «Русский богатырский эпос» А.М. Лободы, «О былинах Владимирова цикла» Л. Майкова, «Поэзия Великого Новгорода и её остатки в Северной России» А.В. Маркова, «Экскурсы в область русского народного эпоса» В.Ф. Миллера, «Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом народного русского эпоса: Илья Муромец и богатырство киевское» О.Ф. Миллера, «Происхождение русских былин» В.В. Стасова и «Великорусские былины киевского цикла» М.Г. Халанского.

В XX в. былины также активно исследовались историками и филологами, в числе которых можно назвать такие фамилии и произведения, как: А.П. Скафтымов «Поэтика и генезис былин», Б.А. Рыбаков «Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи», В.Я. Пропп «Русский героический эпос», С.Н. Азбелев «Историзм былин и специфика фольклора», В.П. Аникин «Русский богатырский эпос», А.М. Астахова «Русский былинный эпос на Севере» и «Былины: Итоги и проблемы изучения», С.И. Дмитриева «Географическое распространение русских былин: По материалам конца XIX – начала XX в.», В. Жирмунский «Народный героический эпос», С.Г. Лазутин «Поэтика русского фольклора», Р.С. Липец «Эпос и Древняя Русь», Е.М. Мелетинский «Происхождение героического эпоса: Ранние формы и архаические памятники», В.Г. Мирзоев «Былины и летописи – памятники русской исторической мысли», М.М. Плисецкий «Историзм русских былин», Б.Н. Путилов «Русский и южнославянский героический эпос», Ю.И. Юдин «Героические былины: Поэтическое искусство» и др.

В ходе изысканий образовались три основные школы: мифологическая, компаративистская и историческая. Сейчас можно с уверенностью сказать, что каждое из направлений, несомненно, было по-своему право и принесло большую пользу в изучении проблемы. Ценность их усилий заключается в том, что они разработали методы изучения былин. В конце 1990-х гг. активно участвовавшие в полемике последователи В.Я Проппа и Б.А. Рыбакова, почти одновременно опубликовали исследования, в которых сдвигали время складывания эпоса к середине первого тысячелетия христианской эры: И.Я. Фроянов и Ю.И. Юдин с одной стороны, и С.Н. Азбелев, с другой.

В течение всего периода научного изучения былин исследователи обращали внимание на черты мировоззрения или общественного устройства в былинах, которые не укладывались в представление о тождестве Владимира Красное Солнышко с Владимиром Святославичем.

Обычной для исторической школы опорой были и остаются имена персонажей, но опора эта ненадежна из-за частых изменений имён не по выведенным языковедами законам, а по игре смыслов и созвучий. Знакомство с западным эпосом опровергает утверждение, будто в эпосе историчны лишь имена, встроенные сказителями в древние сюжеты. В «Песни о Роланде» историчны не только имена, но и основное событие, в «Песни о Нибелунгах» и «Саге о Вольсунгах», историчны и связи реальных лиц, и основное событие.

Наиболее рационально предложение Л.Н. Майкова – исследовать быт и отношения в эпосе, но именно реалии быта, частной и общественной жизни часто переосмыслялись сказителями и дополнялись анахронизмами. Разобраться поможет выработанный В.В. Чердынцевым и Р.С. Липец метод: когда встречаются ранние и поздние термины, преимущество должно быть отдано более раннему. Используя эту методику, в настоящей работе мы рассмотрели в последовательно-ретроспективном порядке те черты культуры и общества, отраженные в былинах, которые не позволяют говорить о складывании былин после крещения 988 г. и показывают существование былин в середине X в. и отражение в них архаичных уже для той эпохи обычаев и общественных отношений.

Эпос рассматривается в работе как историографический источник. При этом учитывается художественная форма былин, поэтический вымысел, определяющий особенности подхода к нему как к историческому материалу для анализа. Былины отличаются большой текучестью как объект изучения – их фактический материал причудливо трансформирован веками.

Объектом нашего исследования будут былины докиевского («Былины о старших богатырях») и киевского циклов, а предметом исследования – исторические данные, заключённые в этих былинах.

Предлагаемая работа ставит своей целью методологическое изучение былин с исторической точки зрения, определение их ценности как исторических источников, для чего необходимо, в первую очередь, попытаться датировать эти эпические произведения. В связи с декларируемой целью мы ставим перед собой следующие задачи:

ü обзор истории изучения восточнославянского эпоса, выделение основных тенденций его истолкования и основных школ былиноведения;

ü выделение и анализ наиболее архаических черт быта в былинах;

ü определение конфессиональной принадлежности среды, в которой возникли былины;

ü определение этнической принадлежности источников восточнославянского эпоса;

ü выявление сюжетных и образных параллелей восточнославянских и европейских эпических произведений;

ü географическая локализация прародины восточнославянского эпоса.

В соответствии с выбранной методикой исследования и поставленными задачами нам кажется целесообразным структурировать нашу работу следующим образом. Темой первой главы работы будет история изучения русского эпоса, а именно исследование учеными древнейших исторических пластов в русском эпосе. Тема второй главы – определение возраста русских былин с помощью обнаруженных в них учёными черт древнего быта и миропонимания. Тема третьей главы – этническая привязка создателей русского эпоса. Тема четвёртой главы – географическая привязка родины былин.


Глава 1. История изучения восточнославянского эпоса

Эта поэзия носила аристократический характер, была, так сказать, изящной литературой высшего, наиболее просвещенного класса, более других слоев населения проникнувшегося национальным самосознанием"... Если эти эпические песни... и доходили до низшего слоя народа… то могли только искажаться в этой темной среде…

В. Ф. Миллер

§1. Донаучный период изучения былин. Открытие былин учёными

Первые попытки установить взаимосвязь былин и истории начались задолго до появления исторической и филологической наук.

В XVI в. автор Никоновской летописи упомянул былинных героев Александра (Алешу) Поповича и Василия Буслаева и назвал Владимира Святославича (980 – 1015 гг.) былинным именем «Владимир Красное Солнышко». В XVIII в. это повторил писатель В.А. Левшин в предисловии к написанным по мотивам былин «Русским сказкам», но в самих «Сказках» князя Владимира он поименовал – Владимир Всеславьевич(1). Между тем, в самих былинах отчество «Святославич» утвердилось только в конце XIX в., а В.Н. Татищев связывал князя Владимира не с крестителем Руси, а с древним языческим князем того же имени, предком призвавшего Рюрика Гостомысла(2), но это осталось незамеченным.

Сходна история происхождения прозвища «Илья Муромец», канонизированного православной церковью. Но жития его не существует, а в «Киево-Печерском патерике» нет и намека на муромского богатыря. Первые известия о богатырских мощах в Киево-Печерской лавре также не используют прозвище «Муромец»: в 1574 г. оршанский староста Филон Кмита Чернобыльский в письме Троцкому кастеляну Остафию Воловичу упоминает былинного богатыря Илью Муравленина; иезуит Эрих Лясотта описывает в 1594 году останки «исполина Ильи Моровлина»(3). В конце XIX – начале XX в. Д.И. Иловайский и Б.М. Соколов доказали, что причиной превращения Муравленина в крестьянского сына Муромца стала жизнь казака Илейки Иванова сына Муромца начала XVII в., сподвижника Ивана Болотникова(4). Муромские легенды, связывающие местные топонимы с деятельностью Ильи Муромца, изначально, видимо, посвящались именно разбойному казаку, и только позднее их связали с былинным Ильёй. О других былинных богатырях подобных легенд нет. Между тем, имя богатыря много древнее: его имя возникает в германских легендах и шведских сагах в XI – XIII вв., Лясотта упоминает, что «Элия Моровлин» жил 400 – 500 лет назад (т.е. в XII в.)(5).

Так создавалась атмосфера, в которой пришлось работать последующим исследователям эпических преданий русского народа.

Образованному российскому обществу во времена возникновения исторической науки эпос собственного народа был незнаком, да и не вызывал у него особого интереса: В.Н. Татищев, Н.М. Карамзин и издатель «Слова о полку Игореве» упоминали былины лишь несколькими словами в примечаниях, комментариях. В 1815 г. Г.Р. Державин охарактеризовал первое издание русских былин в сборнике Кирши Данилова, как «нелепицу, варварство и грубое неуважение» к вкусам «чистой публики». Того же мнения придерживался известный фольклорист князь Н.А. Церетелев: «грубый вкус и невежество – характеристика сих повестей»(6). Н.М. Карамзин (опять же в примечаниях) критически отозвался о мнении М.В. Ломоносова, который провёл параллели между эллинскими мифами и русскими сказками(7). В.А. Левшин принужден был внести в свои «Русские сказки» «рациональные» толкования в духе века (например, превратив огненную реку в ряд зеркал на пружинах)(8) и всё равно не решился издать книгу под своей дворянской фамилией. Специалист по народной поэзии А.Г. Глаголев в адрес поэмы А.С. Пушкина «Руслан и Людмила», написанной по мотивам левшинских «Сказок» также отозвался не самым лестным образом(9). Были, конечно, и исключения. В 1817 г. появилось исследование А.Х. Востокова «Опыт о русском стихосложении», положившее начало научному изучению поэтики былин и открывшее, на примере былин, принципиально новую форму русского тонального стихосложения. Как новое явление рассматривал былины и А.С Шишков в «Разговоре о Словесности между Аз и Буки» (1810 г.). Но эти отдельные явления так и не стали правилом в первой четверти XIX в.

Положение несколько изменилось при Николае I. В 1830-е годы начался целенаправленный поиск былин, и тогда же вошло в научный обиход слово «былина». Долгое время в филологии бытовало мнение В.Ф. Миллера, высказанное им в 1895 г., о том, что слово «былина» по происхождению ненародное, что собиратель русского фольклора И.П. Сахаров взял термин из «Слова о полку Игореве» и ввёл как обозначение богатырских песен-преданий(10). Но примерно в то же время собиратель былин А.С. Архангельский указал, что в 30 – 40-х гг. XIX в. слово «былина» (с ударением на последний слог) было в ходу у крестьян Вологодской, Архангельской и Олонецкой губерний. В 1953 году, в поддержку Архангельского высказался П.Д. Ухов, сославшись на сибирские записи собирателей фольклора середины XIX в.(11) Правильнее будет считать слово «былина» редким, но народным по происхождению термином, вполне отражающим отношение сказителей к эпосу.

На этом новом этапе постижения культуры народа первая серьёзная попытка постижения принадлежала В.Г. Белинскому, выступившему в 1841 г. с циклом статей о народной поэзии, в котором он дал высочайшую оценку сборнику Кирши Данилова.

В результате тридцатилетних усилий собирателей фольклора в 60-е гг. XIX в. были изданы «Песни В.П. Киреевского». Тогда же П.Н. Рыбниковым были открыты онежские былины, после чего русский Север почти на сто лет стал местом паломничества фольклористов. Иногда эту местность поэтично называли «Исландией Русского эпоса». В то же время в окрестностях Киева не существует никаких следов древнерусских былинных преданий.

§2. Дореволюционные школы былиноведения

Обычно былиноведение XIX – начала XX веков делят на ряд школ, а именно: мифологическую, компаративистскую и историческая школы.

Мифологическая школа возникла в первой половине XIX в. в Германии под влиянием романтизма и разочарования в идеях «Просвещения». В России она была представлена фигурами А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, О.Ф. Миллера и др. Приверженцы мифологической школы возводили сюжетные основы былин к мифологии, то есть, к аллегорическим описаниям явлений природы. По мнению мифологистов, былины – дохристианская и догосударственная архаика, мифы о русских богах, прикрытых христианскими именами. Владимира Красное Солнышко отождествляли с Дажьбогом, Илью Муромца – с Перуном, Змея Горыныча – с Велесом. Оружие богатыря считали отображением молнии, вражеские войска – тучей(12). Иногда внутри былинного эпоса выделяли «старших» и «младших» богатырей, понимая под «старшими» богатырями языческое, «титаническое» и даже хтоническое начало, – исполина Святогора, князя-оборотня Вольгу Всеславича, волшебного пахаря Микулу Селяниновича(13). Первым предложили такое разделение Ф.И. Буслаев.

Толкование былин, как «замаскированных мифов», было очень натянутым: в ряде культур независимо существуют мифы и эпос о героях: Зигфрид победил дракона, как Тор – Змея, но это отнюдь не означает их тождества, равно как и тождества Геракла, победителя Лернейской Гидры, – с Аполлоном-змееборцем. Критика мифологической школы шла и изнутри, – многие мифологисты отлично видели её слабости и недостатки(14). Однако, многие наблюдения ученых этой школы и в наши дни не потеряли значения. В первую очередь это исследование Ф.И. Буслаевым былины о Вольге и Микуле: отождествление Вольги-Волха с чародеем Волхвом новгородских преданий, очевидные параллели между образом Микулы и пахарями-князьями западнославянских преданий были отвергнуты позднейшими исследователями(15). Многие выводы мифологической школы использовал В.Я. Пропп, а во второй половине XX в. В.Н. Топоров и В.В. Иванов создали теорию «основного индоевропейского мифа», в любом сюжете усматривавшего битву Громовержца со Змеем(16).

Компаративистская школа появилась примерно в одно время с мифологической. Началом этой школы стали труды Стасова и Потанина, утверждавших, что былинный эпос был позаимствован у кочевников Золотой Орды после XIII в.(17) Компаративистская школа существует и сегодня, сторонниками её можно назвать археолога А.Л. Никитина или М. Аджи, доказывающих татарско-половецкое происхождение былин. Между тем, трудно объяснить влиянием тюрок-кочевников такие былинные образы, как фигура волшебного пахаря Микулы Селяниновича; корабли Соловья Будимировича, Ильи Муромца, Садко и Василия Буслаева; «мёд-пиво» (а не кумыс) на пирах, деревянную архитектуру городов; внутреннюю обстановку былинных жилищ с печами, скамьями, столами; пренебрежение богатырей к метательному оружию; постоянное родство и соседство с Политовской, Ляховецкой, Поморянской землями и вражда к Степи, за жителями которой сказители часто и имени человеческого не признают: «Умеет ли кто говорить языком русским, человеческим?»(18)

Более убедительны изыскания компаративистов, находивших параллели русским былинам на Западе: А.Н. Веселовского, И.П. Созоновича, К.Ф. Тиандера. Но в этих параллелях можно видеть не столько «заимствование», сколько общие истоки эпосов, тождество событий и процессов, легших в основу. А.Н. Веселовский в приложении к статье «Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском» впервые перевел на русский язык все части «Саги…», связанные с русами и другими славянами(19). Но оценить по достоинству исторического значения параллелей между ней и русскими былинами ученый не мог из-за убежденности, что историческая действительность в былинах не может уходить глубже времен X в. В статье «Былины о Волхе Всеславиче и поэмы об Ортните» А.Н. Веселовский выявил ещё ряд параллелей между славяно-русским и германо-скандинавским эпосами(20).

Историческая составляющая в былинах была очевидна с самого начала: мифологисты выделяли «младших» богатырей – исторических героев. Первой специальной работой о былинах, ставившей во главу угла их историческую основу, стало исследование Л.Н. Майкова «О былинах Владимирова цикла», в котором он впервые ввёл понятие «киевского» (богатырские былины, объединенные вокруг Киева и фигуры Владимира) и «новгородского» (былины о Садко и Василии Буслаеве) циклов, окончательно закрепил отождествление Владимира Красное Солнышко с Владимиром Святославичем и Владимиром Мономахом(21).

Н.Д. Квашнин-Самарин в работе «Русские былины в историко-географическом отношении» также отнёс былины к временам Владимира Святославича, первым разработав метод поиска летописных прототипов былинным героям с опорой на имена(22). Им пользовались Н.П. Дашкевич, С.М. Соловьев, М.Г. Халанский и др. В рамках этой теории Н.И. Костомаров поддержал мысль Буслаева о тождестве Волха былин и Волхова новгородских преданий, и постарался найти в этих преданиях историческое зерно(23).

Детальная разработка способов исторического толкования русского эпоса принадлежит В.Ф. Миллеру, ставшему общепризнанным главой исторической школы. Ему же принадлежит заслуга постановки вопроса о месте и общественной среде складывания былин: он впервые обратил внимание на то, что былины почти отсутствуют на Украине, на землях Киевской Руси, а существуют исключительно на русском Севере(24). Исследователи до второй половины XX в., пытались понять причину локализации былин, безуспешно искали их следы в Белоруссии и на Украине. М.Г. Халанский и С. Шамбинаго высказали идею о московском происхождении былин, что вызвало возражения со стороны самого В.Ф. Миллера(25). Он также резко выступил против представления о сотворении эпоса народом, утверждая, что в неграмотной крестьянской среде события, случившиеся сто лет или полтораста тому назад, спутываются и основательно забываются. По мнению В.Ф. Миллера, былинная поэзия всегда носила аристократический характер, а в народе былины распространяли профессиональные сказители(26).

В конце XIX – начале XX вв. крупнейшие исследователи покидают мифологическую и компаративистскую школы ради исторической, что видно на примере компаративиста В.Ф. Миллера и мифологиста Ф.И. Буслаева. Для этого были и внешние причины: в 1871 г., когда Тейлор и Буслаев подвергли критике мифологическую школу, Генрих Шлиман открыл Трою, воспетую Гомером, а Эванс – описанную в греческих мифах цивилизацию Древнего Крита – раскопки подтвердили историческую подоплеку греческих преданий. Но не в меньшей степени отход исследователей объяснялся кризисом обеих школ.

С критикой крайностей всех трёх школ дореволюционного былиноведения и с указанием на необходимость объединения усилий выступил в 1915 г. Н.Н. Трубицын(27), но события первой мировой и гражданской войн заставили на время забыть об изучении эпоса.

§3. Изучение былин в СССР

После октябрьской революции господствовавшая в русском былиноведении историческая школа была обречена. Причиной этого стала концепция провозглашения роли древнерусской аристократии как творца эпоса. В 20-е гг. учёные ещё отстаивали свою точку зрения, что наиболее существенным фактом крестьянской переработки является превращение важнейшего былинного героя в крестьянского сына Илью Муромца вместо прежнего Муравленина(28). «Дискуссия по вопросам эпоса» в советской прессе в середине 30-х гг. остановила исследования происхождения былин, – было решено считать их народным творчеством. Б.А. Рыбаков и В.Я. Пропп, даже споря между собой, сходились в решительном неприятии аристократической теории происхождения эпоса. Но вместе со старой исторической школой была отвергнута также идея об исключительной связи былин с Киевским и Московским государством, что дало возможность для исследований догосударственной старины в былинах.

Благодаря отказу от поисков в былинах исторической конкретики, В.Я. Пропп обнаружил в эпосе следы первобытной древности, которыми его предшественники пренебрегали: племенной характер войн Вольги-Волха, отражение погребальных обрядов в былине о Михайле Потыке(29). Но тот же отказ от идеи датировки былин вообще помешал исследователю правильно оценить важность находок: исследовав ряд былин о сватовстве и находя, что в эпосе осуждена женитьба на чужеземках, Пропп пришёл к выводу, что былины эти отразили становление государства(30). Но эндогамия – свойство племени, т.е. открытая Проппом черта принадлежит времени складывания племени из родов.

Вскоре после выхода «Русского героического эпоса» В.Я. Проппа И.П. Цапенко в книге «Питання розвитку героiчного епосу схiдних слов'ян» (1963 г.), пользуясь методами исторической школы в изучении отношений былинных героев, пришёл к выводу, что былины возникли до Средневековья, в эпоху военной демократии.

В 1965 году геохимик В.В. Чердынцев в работе «Черты первобытнообщинного строя в былинах» показал на ряде примеров, что общество былин – догосударственное, и сформулировал метод исследования и датировки былин: необходимо выявить те черты социального уклада, которые содержатся в мотивах и сюжетах былин, но не определяют их, поэтому могут сохраняться при эволюции эпоса – родственные отношения, брачные условия, группировки социальных сил, идеология былинных героев, условия смерти и погребения. Напротив, не могли, по мысли исследователя, помочь в датировке былин черты, сохранявшиеся от первобытных времен до современности: ворожба, вещие сны, войны, уплата дани. Но специалисты пренебрегли работой геохимика, которая была издана лишь в 1998 г.

Несколько позже В.Я. Проппа к былинам обратился Б.А. Рыбаков, которому предстояло возродить историческую школу, но без теории аристократического происхождения былин. Впервые археолог сопоставил известные по раскопкам погребения русов IX – XI вв. с описанием погребения богатыря в былине о Михайле Потыке. Оказалось, что былина эта содержит очень точное описание древнего обряда(31).

Но во время споров с Проппом и его сторонниками Б.А. Рыбаков предпочёл искать былинным героям летописных прототипов, что отразилось в его исследовании «Древняя Русь, Предания. Былины. Летописи». Наиболее удачным примером Рыбаков считал былину о победе над Тугарином, связав её с победой Владимира Мономаха над половецким ханом Тугорканом в 1096 г.(32). Рыбаков не отрицал существование у русов докиевского эпоса и даже выявил предположительно его основные темы (войны антов с сарматами, готами и гуннами)(33), но былины связывал с ними редко.

В статье «К вопросу о времени сложения былин» Р.С. Липец и М.Г. Рабинович, независимо от В.В. Чердынцева, сформулировали принципы датировки основ былинного эпоса: «Трудно предположить, что в былинах могли быть введены искусственно архаические термины. Поэтому, когда встречаются ранние и поздние термины, преимущество для хронологического приурочения должно быть отдано более раннему термину»(34). Липец и Рабинович показали, что былины очень точно воспроизводят вооружение не просто воина Древней Руси, а именно конного латника, дружинника. Топор, оружие общинника-ополченца, в былинах в таком качестве даже не упоминается; копье-рогатина – лишь в руках разбойников; лук – в основном в связи с охотой и состязаниями (вообще, обо всех видах метательного оружия, о самом метании в былинах говорится неприязненно)(35). Столь глубокое и детальное знание дружинного быта и всех реалий вооружения былиной позволяет усомниться в теории крестьянского происхождения эпоса. В труде Р.С. Липец «Эпос и Древняя Русь» разработана и углублена методика поиска древнейших слоев в былинах – для хронологизации важны наиболее древние термины и понятия.

С.И. Дмитриева в книге «Географическое распространение русских былин», изучив данные о местах записи былин, обычаях местного населения и его антропологическом типе, пришла к выводу, что былины связаны только с потомками новгородских поселенцев(36). В Сибири также былины записывали именно там, где жили переселенцы с новгородских краев. Б.А. Рыбаков объяснял сохранение былин в новгородской среде летописным рассказом о гарнизонах из словен, вятичей, кривичей и чуди на печенежской границе Руси, которые академик отождествлял с былинной богатырской заставой(37). Много меньше внимания привлекло другое открытие Дмитриевой: в местах основного распространения былин она обнаружила сохранившееся до XX века деление на «старшие» и «младшие» роды. Старшими считались роды, первыми пришедшие в край; браки с невестами из них были самыми почётными; в обрядовых хороводах первые места в веренице были закреплены за девушками из «старших родов». Именно эта «родовая знать» и была хранительницей былин. Исследовательница сделала предположение о связи «старших родов» с осевшими на землю новгородскими боярскими дружинами(38). Можно считать, что исследования Р.С. Липец, М.Г. Рабиновича и С.И. Дмитриевой переводят аристократическое происхождение былин в разряд научных фактов.

А.Г. Кузьмин впервые после А.Н. Веселовского опубликовал «русские» отрывки «Саги о Тидреке Бернскоми», указав на былинные сообщения о пребывании Ильи Муромца в «Тальянской земле» и предложив толкование первоначального варианта прозвища богатыря (Муравленин, Моровлин, Муровец) как «житель Моравии»(39).

Еще одним выдающимся исследователем русских былин советского времени был В.В. Кожинов. Он принял и углубил открытие Дмитриевой, связав былины с первой, еще не новгородской, а ладожской колонизацией русского Севера(40). Сам В.В. Кожинов остался сторонником общерусского распространения былин, объясняя их локализацию тем, что Русский Север в XII – XVII вв. был «политически спокоен»(41). По указанию Кожинова, сказители относились к былинам как к «божественному дару», исполняя их только в «святые дни», они почти религиозно были убеждены, что тот, кто позволит себе изменить текст былин, будет проклят(42).

Кожинов пришёл к выводу, что X – XI вв. были не началом былинного эпоса, а завершающим этапом его складывания. Несомненен замеченный Кожиновым отпечаток, наложенный на былины борьбой с Хазарским каганатом. А вот дохристианский элемент в былинах, как и вообще в жизни средневековой Руси, Кожинов недооценил, считая начало XI в. временем очевидного расцвета христианства на Руси(43).

§4. Общие выводы спорящих школ

В 1997 г. вышли сразу две былиноведческие работы, принадлежавшие к двум разным школам советского былиноведения: в сборнике «Былинная история» – статьи разных лет И.Я. Фроянова и Ю.И. Юдина, а в сборнике «Славянская традиционная культура и современный мир» – статья С.Н. Азбелева «Предания о древнейших князьях Руси по записям XI – XX вв.»

Работу «Былинная история» И.Я. Фроянова и Ю.И. Юдина можно считать венцом былиноведческой школы Проппа. Профессионал-фольклорист Юдин и историк Фроянов рассмотрели догосударственный слой в русских былинах и убедительно показали ритуальную природу бездеятельности, неподвижности былинного Владимира, будто прикованного к Киеву и своему терему, сопоставив ее с ритуальной неподвижностью «священных царей» архаических обществ(44), в то время как ранние князья русских летописей лично возглавляли далекие походы. На долетописную древность выводит и брачная тема в былинах: Фроянов и Юдин отмечают, что былинные герои отстаивают традиционное право на экзогамный, межродовой брак, в то время как в жизни утверждается племенная эндогамия(45). Между тем, летопись отражает как самый ранний этап объединения славян, «племенные союзы», которые называет «землями» или «княжениями»(46). Насколько давно сложились эти союзы, говорит то обстоятельство, что ни единого внятного упоминания о составлявших их племенах летописи не сохранили. В результате былинное общество оказывается на целую эпоху древнее летописного. Это побуждает исследователей сдвигать датировку исторической первоосновы былин примерно к середине первого тысячелетия нашей эры(47).

Их непримиримый оппонент С.Н. Азбелев (ученик Б.А. Рыбакова) другими путями пришёл к тому же выводу. Азбелев сделал вывод, что образ Владимира в былинах слишком архаичен; указал, что первоначальная и господствующая форма отчества князя в былинах – Всеславич(48). Азбелев обращается к материалам «Саги о Тидреке Бернском» и Иоакимовской летописи, выявив сходство былинного Ильи с Ильёй Русским из саги, а также Вальдемара, конунга русов из саги – с древним легендарным Владимиром Иоакимовской летописи и несходство их обоих с образом Владимира Святославича(49). Предшествуют Владимиру в этой летописи герои-прародители (очевидные эпонимы) – Словен, Рус, Вандал, Волх и пр. А после него идет череда двенадцати безымянных поколений вплоть до почти исторического Буривоя (отца знаменитого и исторического Гостомысла)(50). Автор считает, что явную соотносимость некоторых существенных эпизодов и героев в былинах, фольклорных источниках Иоакимовской летописи и в средневековых обработках германского эпоса нельзя объяснить игрой случая.

Но если Владимир Красное Солнышко былин тождественен «Вальдемару» саги и Владимиру Иоакимовской летописи, то былины легко локализовать во времени. «Вальдемар» из саги сражался с готами и гуннами в V в.; Владимир Иоакимовской летописи был предком в тринадцатом колене Гостомысла, умершего, согласно германским хроникам, в 844 г., то есть жил он тоже около V в., в искомой середине I тыс. н.э.(51)

Таким образом, представители разных школ разными методами пришли к выводу о формировании былинного эпоса в середине I тыс. н.э.


Глава 2. Архаические мотивы восточнославянского эпоса

Если поставить вопрос, что в большей степени определяло мировоззрение древнерусского общества – язычество или христианство, то можно, не боясь преувеличений, сказать: язычество.

И.Я. Фроянов

§1. Языческая символика и атрибутика былин

Важнейший признак для определения хронологии былин – религиозная символика. По мнению А.А. Котляревского, до христианства была другая основа наших богатырских сказаний. Ф.И. Буслаев, утверждал, что былинный эпос не помнит крещения, а Владимира изображает даже скорее язычником. Высказывания вроде «постоять за веру православн