Скачать

Дореформенная и пореформенная Россия в изображении А.И.Гончарова

«...Напрасно было бы отыскивать в моих лицах и событиях то или иное происшествие, то или другое лицо, к чему читатели бывают наклонны вообще, и при этом редко попада­ют на правду. Всегда больше ошибаются», — писал автор «Обломова». Однако же и чита­тели, и исследователи упорно продолжают поиск прообразов тех или иных героев. Дело в том, что ни один писатель так тесно не был связан реально с родной почвой, как Гонча­ров. И сам он достаточно четко и часто это подчеркивал: "То, что не выросло и не созре­ло во мне самом, чего я не видел, не наблю­дал, чем не жил, — то недоступно моему пе­ру! У меня есть (или была) своя нива, свой грунт, как есть своя родина, свой родной воз­дух, друзья и недруги, свой мир наблюдений, впечатлений, воспоминаний, и я писал только то, что переживал, что мыслил, что любил, что близко видел и знал...» — пишет он в ста­тье «Лучше поздно, чем никогда»(3,67).

Познакомившись с произведениями И.А.Гончарова, мы с полной уверенностью можем сказать, что познакомились с жизненным укладом дореформенной и пореформенной России. Именно в произведениях «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв» отображена реальная действительность России.

Так Симбиряне часто узнавали в произведе­ниях Гончарова тех или иных своих знакомых и родных. Иногда сам писатель указывал, с кого он срисовывал своего героя, и объяснял, как он творит из жизненных реалий художест­венный мир. В предисловии к статье «На ро­дине» Гончаров описывает особенность сво­его «магического кристалла»: «Кто-то верно заметил, что археолог по каким-нибудь уце­левшим от здания воротам, обломку колонны дорисовывает и самое здание, в стиле этих ворот или колонны. И у меня тоже, по одной какой-нибудь выдающейся черте в характере той или другой личности или события, фантазия старается угадывать и дорисовывает ос­тальное...»(7,89) В этом, возможно, причина того, что иногда несколько жителей Симбирска претендовало на одного и того же героя. Но вернее всего в том, что, как писал Д.С.Ме­режковский, "каждый из характеров, создан­ных Гончаровым — идеальное обобщение че­ловеческой природы..»(6,107).

Гончаров желал, чтобы в его героях «иска­ли не голой правды, а правдоподобия": «Меня кто-то в печати укорял в привычке обобщать мои лица: это, помнится, было замечено с не­которой иронией, а между тем выходит как будто комплимент. Ведь обобщение ведет к типичности, а обобщение у меня — не привыч­ка, а натура...»(9,183)Гончаров слишком скромен, его образы гораздо выше типов. Мережковским было за­мечено, что он создает их на уровне символов.

Так, например, обломовщина — символ состояния души человека, потерявшего цель­ность и пытающегося ее вернуть, обрести всевозможными способами, или даже сконст­руировать. Этот символ своим рождением прежде всего обязан Симбирску. Он связан с жизнью крестного отца писателя Николая Ни­колаевича Трегубова. Трегубов — помещик Симбирской и Владимирской губерний, ари­стократ по рождению, но главное — по духу; капитан-лейтенант в отставке, определенный на службу к Ф.Ф.Ушакову Потемкиным: участ­ник сражений на Черном море конца XVIII ве­ка и вдобавок ко всему еще и масон.

Гончаров в воспоминаниях рассказывает о помещиках, приятелях крестного, которые приезжали в губернский город на выборы с одной целью, чтоб их не выбрали: «Когда оба старика приезжали в город на выборы, они обыкновенно жили у Якубова... (в городской усадьбе Гончаровых). С утра, бывало, они все трое лежат в постелях, куда им подавали чай или кофе. В полдень они завтракали, После снова забирались в постели. Так их заставали гости. Редко, только в дни выборов, они натя­гивали на себя допотопные фраки или екате­рининских времен мундиры и панталоны, спрятанные в высокие сапоги с кисточками, надевали парики, чтобы ехать в дворянское собрание на выборы. Какие смешные были все трое! Они хохотали, оглядывая друг друга, а мы, дети, глядя на них... Мне кажется, у ме­ня, очень зоркого, впечатлительного мальчика, уже тогда, при виде всех этих фигур, этого беззаботного житья-бытья, безделья и лежа­нья, и зародилось неясное представление об обломовщине...» — пишет Гончаров(3,184).

Из черновика текста воспоминаний стано­вится ясно, почему Трегубов вынужден был проводить свое время на диване: "Отзывы его (Трегубова — о способах обогащения чинов­ников) проникнуты были брезгливостью... У своих сослуживцев он был как бельмо на глазу... От этого он бросил свою гражданскую губернскую службу...»(3,78) Поэтому в нашем исследовании мы хотим увидеть ту русскую действительность, которую видел автор и отобразил в своих произведениях.

Точно в “маленьком зеркале”, в романах И. А. Гончарова нашла свое отражение “историческая ломка” — переход от феодального общества с его патриархально-семейным бытом и соответствующими идеалами к буржуазному укладу. Крепостная деревня, барское поместье рисуются как идеальное в своей неподвижности, раз навсегда отлившееся воплощение феодальных отношений. Петербург — как образ нового, европеизированного, но по своим формам характерного для русской государственности буржуазного общества. Три романа И.А.Гончарова как метко выразился сам писатель - "одно огромное здание, одно зеркало, где в миниатюре отразились три эпохи - старой жизни, сна и пробуждения".

Теоретической базой нашей работы явились использовались работы Рыбасова А., который в течение многих лет занимался изучением наследия романиста. В своих работах исследователь, анализируя творчество писателя, показал, как мастерски свои наблюдения над действительностью И.А.Гончаров переносил на страницы произведений.

Так же при исследовании были изучены лекции П.А.Кропоткина, напечатанные в книге «Идеал и действительность». Князь являлся знатоком русской литературы, а материал по литературе очень интересен и увлекателен.

В. Туниманов в своих работах о творчестве Гончарова И.А. отмечает, что его романная «трилогия», «писана одним и тем же умом, воображением и пером».

Исследователь пишет, что в «Обыкновенной истории» и «Обломове» «замысел» со знаком известных идейно-эстетических предпочтений 40-х годов, заявленный в начале, постепенно преодолевался и, как доказывалось, уходил, в конце концов, на второй план, оставляя все пространство «сверхзамыслу» (перепады внутри повествования ощущаются, но не до такой степени, чтобы подорвать цельность). В 60-е годы, в обстановке усиленной политизации русской жизни и острого размежевания в среде интеллигенции, давление общества на писателя (с исконными интересами и органическими пристрастиями) оказывается беспрецедентным. В. Туниманов обращает внимание на то, с какими трудностями Гончаров столкнулся еще раньше, вводя в мир русской литературы с ее антибуржуазным (антимещанским) духом Штольца — «образ положительного героя на новых и, если можно так выразиться, буржуазно-европейских путях». Эти пути в равной мере противоречили «радикальным и почвенническим интенциям» (естественно, что герой был не принят критиками самых разных лагерей). «Инерция общественного мнения — сила могущественная и косная, а иногда и разрушительная. Это консерватизм или радикализм (все равно)... Думаю, что в какой-то степени общественно-психологическая и эстетическая инерция не могла не оказать влияния и на Гончарова»(6,183)(

Интересны наблюдения Л. С. Гейро. Ее незначительные казалось бы пометки очень любопытны. Так она показала, что «история включения в роман «Обрыв» перевода из Гейне принципиально важна для понимания и оценки не только образа Райского, но и анализа всего «сложного механизма жизни» (слова Гончаровав «Обрыве»). По первоначальному замыслу (1858) стихотворение Гейне в оригинале должно было стать эпиграфом к роману самого Гончарова. Но когда первый лист уже был набран, Гончаров обратился с просьбой к Стасюлевичу поместить эти стихи в «уста Райского». Гончаров отверг перевод Ап. Григорьева, в котором «были резко подчеркнуты романтические настроения героя и отчетливо прозвучала авторская ирония» (еще более сильная, чем в оригинале), поскольку опасался обнаружения параллели с его собственным отношением к герою — Райскому. Отверг романист и подчеркнуто бесстрастный перевод Ап. Майкова. «В стихотворении Гейне Гончаров увидел нечто большее, чем критику романтического миросозерцания: он обнаружил там то близкое ему самому ощущение внутреннего трагизма человеческого бытия, которым пронизаны заключительные части «Обрыва». Соответствие этой мысли Гончаров нашел в переводе, специально сделанном по его просьбе А. К. Толстым».

В ходе исследования мы обращались к трудам, книгам, монографиям таких исследователей творчества И.А.Гончарова, как Пиксанов Н.К., Переверзев В.Ф. др.

Пиксанов Н.К. в своих исследованиях ставит своей задачей отбор и анализ неко­торых существенных особенностей в творчестве писателя и осмысление их социально-исторических закономерностей. При этом первоочеред­ным являлось осмысление и уточнение состава участников социальной борьбы на том этапе русской истории, когда зарожда­лись, росли и завершались произведения Гончарова. Для исследователя представлялась неприемлемой обычная литературоведческая кон­цепция, когда литературный процесс понимается и излагается как «битва идей», как «парламент мнений», мнений личных, при­надлежащих отдельным писателям. Не отрицая большей или меньшей доли «личной собственности», он выдвигает примат социального сотворчества. Порою это сотворчество весьма явст­венно, как, к примеру, круг Белинского и «натуралистов» в соро­ковых годах или как группа Тургенева, Анненкова, Боткина в шестидесятых. Иногда такое единение группы и отдельного писа­теля определить труднее, как например у Гончарова, однако оно раскрывается при внимательном изучении.

Также исследователь отмечает, что в 60-е годы социально-политические позиции Гончарова меня­лись, сдвигались вправо, и это ясно отражалось в идеологи­ческой перестройке творчества, которые показывает в трудах ученый. Автор стремится воссоздать с доступной четкостью эти борения, социальные и идейные, и их отражение в произведениях писателя .«Обрыве».

Он стремился определить социальный субстрат литературно-художественного произведения. Для этого необходимо было охарактеризовать, по возможности точнее, тот период социальной истории России, когда роман создавались произведения писателя, и те социальные клас­совые группы, в борьбу которых включался сам .Гончаров И.А..

Книга Пиксанова Н.К. « Роман Гончарова «Обрыв» в свете социальной истории «является частью целостной монографии о романе «Обрыв», а монография эта в свою очередь составляет часть серии-трилогии о романах Гончарова, которая призвана согласно ее специальному заданию — охарактеризовать и оценить роман в свете социальной истории.

Здесь по тесной связи с Гончаровым в книге затрагиваются многие выдающиеся его современники-писатели: Тургенев, Некрасов, В. Слепцов, Салтыков, Л. Толстой, Достоевский.

В ходе изложения даются точные ссылки на многие исследова­ния по литературному процессу и по социальной истории.

Автор трилогии о творчестве И.А.Гончарова Переверзев В.Ф. пишет, что выступление воинствующего разночинства в политической жизни отобразилось и в литературе возникновением особого периода. Все шестидесятые годы, а за ними и семидесятые полны изображением, защитой или обличением разночинцев, быстро получивших острое наименование—«нигилисты». В этой обиль­ной литературе, под тем или иным углом зрения, трактовался целостный комплекс общетеоретических, философских, эстетиче­ских, моральных, политических, социальных проблем.

Литература эта возникла раньше, чем обычно думают, — еще с конца 50-х годов, со времени возникновения революционной ситуации. Революционная ситуация локализируется между 1859 и 1861 годами. Но это только в области политической борьбы. Не прекращается, а даже усиливается борьба социально-идеологи­ческая.

В течение 60-х годов Гончаров, вышедший из «натуральной школы» времен Белинского, правеет. Это проявляется в его сближении с умеренными либералами круга «Вестника Европы» Стасюлевича. И то же сказывается в творческой истории «Обрыва» — в обличении нигилиста Волохова, в переосмысле­нии образа Веры, в возвышении образа Бабушки, в выдвижении помещика-предпринимателя Тушина, в появлении религиозного мотива.

Переверзев В. Ф.в своих трудах пытается дать общую формулу творчества писателя.

Цель нашего исследования: показать дореформенную и пореформенную Россию в изображении А.И.Гончарова.

Задачи:

- выявить в произведениях характерные черты российской действительности;

- описать уклад жизни дворянской усадьбы;

- показать бытовую сторону русского народа;

- проанализировать черты новой пореформенной России на страницах трилогии И.А.Гончарова.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения, литературы.


Глава 1. Отображение русской действительности в произведениях И.А. Гончарова

1.1.Старая и новая Россия в творчестве И.А. Гончарова

И. А. Гончаров, на наш взгляд, является писателем, который быстрее других понял изменения русской жизни, связанные с проникновением в старый патриархальный уклад западных буржуазных веяний. Писатель много путешествовал, а потому очень хорошо узнавал приметы капиталистического общества, которые появлялись в современной ему России. Автор сознавал, что разрушение феодального уклада является закономерным следствием всего послепетровского периода развития русской истории, что деловитость, предприимчивость отозвались в России, с одной стороны, развитием промышленности и торговли, науки и рационализма, с другой — гипертрофией бюрократической администрации, тенденцией к “выравниванию” личностей, к маскировке их единообразием мундиров.

Деловой и деятельный административно-промышленный Петербург в романе “Обыкновенная история” противостоит застывшей в феодальной неподвижности деревне. В деревне время помещиков отмечается завтраком, обедом и ужином, сезоны — полевыми работами, благосостояние — запасами продовольствия. В Петербурге весь день размечен по часам, и каждому часу соответствуют свои труды: занятия на службе, на фабрике или вечерние “обязательные” развлечения: театр, визиты, игра в карты. И. А. Гончаров сумел понять, что Петербург и провинция, а в особенности деревня, — это две социально-культурные системы, два органически целостных мира и в то же время две исторические стадии состояния общества. Переезжая из деревни в город, Александр Адуев переходит из одной социальной ситуации в другую, и само значение его личности в новой системе отношений оказывается неожиданно и разительно новым для него. В своем имении, в своих деревнях Адуев — помещик, “молодой барин” — независимо от своих личных качеств фигура не только значимая, выдающаяся, но уникальная, единственная. Жизнь в этой сфере внушает красивому, образованному, способному юному дворянину мысль, что он “первый в мире”, избранник. Присущие молодости и неопытности романтическое самосознание, преувеличенное чувство личности, веру в свою избранность Гончаров связал с феодальным укладом, с русским крепостническим провинциальным бытом. Именно разоблачение романтизма особенно высоко ценил в “Обыкновенной истории” Белинский: “А какую пользу принесет она обществу! Какой она страшный удар романтизму, мечтательности, сентиментальности, провинциализму!”

И. А. Гончарову очень важно было нарисовать в образе Петра Адуева подобное, хоть еще тогда и редкое, совмещение чиновничьей карьеры и капиталистического предпринимательства. В этом он видел возможность лаконично и выразительно передать суть Петербурга, его историческое значение в социальном и политическом прогрессе. И. А. Гончаров не был склонен к идеализации современного пути развития русского общества, а тем самым и героя, представляющего это развитие. Авторская симпатия в романе заменена другим: исторической и социальной закономерностью, необходимостью позиции героя. Называя свой роман “Обыкновенной историей”, И. А. Гончаров с иронией, сочувствием и грустью констатировал, что приобщение человека, претендовавшего в начале своей жизни на исключительность, к современному стереотипу исторически и социально предопределено. Приобщившийся к требованиям “века” Адуев-дядя объясняет провинциальному племяннику “условия игры”, без соблюдения которых невозможен жизненный успех. Бурно сопротивляясь советам и требованиям дяди, Александр вынужден в конечном счете следовать им, так как в мнениях дяди нет ничего индивидуального — это веления времени. Подвергая каждый поступок, каждое желание и каждую декларацию племянника суду логики, проверке житейской практикой и критерием пользы, Адуев-старший проявляет нетерпимость к фразе и постоянно рассматривает слова и поступки Александра на фоне опыта других людей. Он приравнивает его ко всем и как бы приглашает принять участие в соревновании между множеством ему подобных жителей Петербурга. Даже от искусства он требует высокой профессиональности и не понимает дилетантизма, занятий литературой, музыкой, сочинения стихов в порядке самовыражения. Александр Адуев потрясен требованиями дяди, он усматривает в них обесценивание личности.

Итак, И. А. Гончаров отмечает прогрессивные черты новой культуры, он указал и на потери, возникающие при подчинении ее законам всех сфер жизни. Тупик, к которому приходит Петр Иванович Адуев, как и у современных деятельных и одаренных людей в буржуазном обществе, возникает отчасти потому, что все личные отношения, в том числе и семейные, оказываются только придатком к “делу” — службе, карьере, предпринимательству и денежным интересам.

Адуеву-младшему предначертан путь, во всех деталях повторяющий дорогу, пройденную дядей. Рок, который толкает его на этот путь (казалось бы, Александр не честолюбец, не алчен, не жаждет денег и может спокойно без особых усилий иметь все жизненные удобства в своем наследственном имении), — историческая необходимость. В неосознанном, но непреодолимом стремлении Александра уехать из деревни в неведомый и страшный Петербург и в его втором возвращении в столицу после бегства в деревню, где он хотел укрыться от ударов и разочарований петербургской жизни, отражена историческая неотвратимость изменения жизни. Матери Александра — “старосветской” помещице — во сне сын является добровольной жертвой, человеком, бросающимся в омут. Так аллегорически изображается неизбежность, которая должна подвигнуть Россию на вхождение в новые, непривычные и несвойственные ей отношения.

Однако и деревня (дворянское поместье) и столица у Гончарова сразу же перерас­тают свои социально-бытовые границы: уклад первой мать Алек­сандра называет «благодатью»; вторая манит героя как библей­ская «обетованная земля». Усадьба Грачи и Петербург предстают в романе как два полярно противоположных способа, «образа жизни», в такой же мере свойственных России, как и всему чело­вечеству. Первый из них сулит герою единство с издавна привыч­ной природой, «ласки матери, благоговение няньки и всей дворни, мягкую постель, вкусные яства», а также «нежную и розовую любовь» соседки — девушки «без затей», готовой во всем слу­шаться мужа («да и как можно быть умнее мужа? это грех»), и «полдюжину детей». Это патриархальная идиллия, отличительны­ми чертами которой являются физиологические (еда, сон, про­должение рода, выхаживание детей и т. п.), а не духовные по­требности, повторяемость (цикличность) жизненного круга, све­денного к родинам, свадьбам, похоронам, привязанность людей к одному месту, неподвижность, замкнутость и отгороженность от остального мира. Развернутую картину идиллического сущест­вования Гончаров дает в знаменитом «Сне Обломова»

Совершенно иной способ жить олицетворяет собой Петербург. Если мать героя страшится Петербурга как «омута» и «чужой стороны», то для Александра это — выход в «не ограниченный тесным деревенским горизонтом» огромный мир, где он, приоб­щившийся в университете ко всемирной культуре, надеется осу­ществить свои «мечты о благородном труде, о высоких стремле­ниях», «о славе». Впрочем, реальное человеческое содержание этого современного неидиллического бытия герою Гончарова пока только предстоит постигать.

Переезд Александра Адуева в Петербург, завязывающий дей­ствие романа, таким образом, не просто смена жизни сельской на городскую, провинциальной на столичную. По мысли Гончаро­ва, его герой тем самым совершает передвижение в историческом времени — меняет традиционный жизненный строй (или «воз­раст» человечества) на строй грядущий, уже несравненно более привлекательный для ищущего приложения своих сил молодого человека.

В первом романе Гончарова показано перерождение мечтательного романтика в трезвого дельца под влиянием буржуазно-коммерческих отношений, проникавших в русскую жизнь 40-х годов XIX в.

Будничной прозой закончилось знакомство с Тафаевой. Александр в отчаянии. «Прошлое погибло, будущее уничтожено, счастья нет: все химера — а живи!»— восклицает он. Однако страдания героя-романтика, возникшие, как по­казывает Гончаров, на почве столкновения ложной мечты с действительностью, не были глубокими. Покинув Пе­тербург в минуту горестных переживаний, он вскоре воз­вращается в столицу, но уже с другими намерениями. Александр отрекается от «возвышенных чувств», прими­ряется с прозаической действительностью (хочет «дело делать»). «Нельзя же погибнуть здесь!—говорит он о Грачах.— Все вышли в люди... я только один отстал». В эпилоге мы видим Адуева преуспевающим человеком. Он исправно служит, готовится к женитьбе на невесте с полумиллионным приданым. Этим переменам соответ­ствуют и внешние приметы: Александр пополнел, чуть-чуть оплешивел и уже имеет орден на шее. Произошла, следовательно, «обыкновенная история», практицизм взял верх над юношескими мечтаниями. Родственница Адуева-младшего Лизавета Александровна жалеет об утрате им былых идеалов. Но сам Александр Адуев думает иначе:

«Что делать... век такой. Я иду наравне с веком: нельзя же отставать!» В этих словах можно увидеть скрытую ав­торскую иронию: осудив пустоту дворянского мечтатель­ного романтизма, поэзию, как он сам говорил, «напускных чувств» и «праздности», писатель не принял и сухого практицизма, делячества, убивающего в человеке прояв­ление поэзии.

Ярче всего эта позиция обнаружилась в обрисовке Петра Адуева, дяди Александра. Петр Адуев — крупный чиновник и фабрикант-предприниматель, знающий толк в людях, в коммерческих делах. Он образован, умен, чи­тает на двух языках, ходит в театр, разбирается в искус­стве. Словом, это человек в духе своего времени — ценит труд, а не фразы. В отрезвлении Адуева-младшего он сыграл немалую роль. «Твоя глупая восторженность ни­куда не годится: забудь эти священные да небесные чув­ства, да приглядывайся к делу»,— говорит он племяннику. В спорах с Александром он убедительно показывает оши­бочность романтических экзальтации и приобщает пле­мянника к настоящей жизни. Петр Адуев — представи­тель новой, европейски образованной чиновно-буржуазной прослойки. Автор на стороне этого делового, энергичного человека. Вместе с тем Гончаров понимал, что развитие новых коммерческих отношений может привести не только к разрушению «дворянских гнезд», но и к затуханию жи­вых человеческих эмоций. Плох Александр Адуев с его слезливой чувствительностью, неумеренными восторгами, но и Адуев-старший не без прорехи в характере. Он слишком прозаичен при всем своем уме, сух и расчетлив. Быть может, это не вина человека: он целиком поглощен своими «делами». Но «дело» его, как выясняется, лишено поэзии, красок. Это сказалось и на семейных отношениях. Лизавета Александровна, жена Петра Адуева, живя в комфорте, угасала с каждым днем, хотя физически была вполне здорова. Причина угасания в том, что женщина ощущала отсутствие одухотворенного труда, возвышенной цели. Изобразив победу деловитости над поэзией и кра­сотой, автор тем самым скептически оценил новые буржуазные отношения, которые с самого Начала были дале­ки от совершенства.

В следующем романе «Обломов» Гончаров обратился к герою, который во многом на­поминает Адуева-младшего. Как и Адуев, Обломов вос­питывался в привольной барской усадьбе, потом учился в пансионе, закончил университет. В Петербурге он стол­кнулся с «черствостью» столичной жизни, с городской сутолкой, где нет места «поэзии». Но дальше линии персо­нажей расходятся. Обломов спасовал перед трудностями жизни. Он не смог влиться ни в один из ее потоков. Убе­дившись в бессилии своего героя, Гончаров пропел над­гробную песнь человеку, которого ничто не может воскре­сить: ни любовь, ни призывы трудиться, ни остатки собст­венных благородных помыслов. Угасание личности, ее духовная и физическая смерть вследствие непригодности к практическому делу — центральная коллизия романа, она составила основу композиции.

Начинается роман с описания того, как Обломов, по­мещик лет тридцати двух-тридцати трех, лежит у себя в комнате на Гороховой улице в Петербурге, и, хотя уже полдень и к нему вереницей идут знакомые, он не может встать и одеться. Мотив «лежания» проходит через весь роман, символизируя духовное бессилие Обломова.

Когда-то Обломову доступны были высокие помыслы, он мечтал о труде, «хоть безвестном, темном, но непре­рывном». Да и сейчас он не лишен благородных порывов. «Человека, человека давайте мне!.. любите его»,— говорит он Пенкину, жалуясь на скудость современной массовой литературы. Но все его попытки обратиться к делу кончи­лись крахом. В департаменте он не выдержал и двух лет, тяготясь однотонностью канцелярской работы. На другие, более удовлетворяющие душу занятия не хватило ни тер­пения, ни умений. Жизнь с ее радостями, борьбой и тре­вогами проходила мимо, и Обломов, в сущности, прими­рился со своим мертвящим покоем. Большую часть вре­мени он проводит на диване. Его не привлекает даже чте­ние, а необходимость написать письмо старосте вызывает в нем нервическое беспокойство.

Последняя попытка Обломова вернуться к жизни и труду связана с историей его любви к Ольге. Этому по­священы вторая и третья части романа. Но именно во взаимоотношениях с Ольгой со всей очевидностью обна­ружилась непреодолимая сила обломовщины, т. е. боязнь жизни, неспособность к решительным действиям.

В действительности же отказ Обломова от Ольги продиктован не забо­тами о ее судьбе, а победой обломовщины. И не удиви­тельно, что в конце концов герой перебирается с Горохо­вой улицы еще дальше на окраину, в домик мещанки Пшеницыной, где обретает искомый уют и любовь без «месяца во лбу», т. е. без порывов и внутреннего трепета.

Есть что-то мрачно-символическое в том, как описано сближение Обломова с Пшеницыной. Сначала ему по­нравился в ее доме покой, потом ее работа, затем полные локти. И вот она стоит под его поцелуем «прямо и непод­вижно, как лошадь, на которую надевают хомут». Удоб­ная, без волнений «любовь», вполне соответствовавшая идеалу обломовского существования!

Следует сказать, что не Пшеницына, женщина скром­ная, трудолюбивая, хотя и с неразвитым сознанием, про­изводит тягостное впечатление в конце романа, а сам «барин» Илья Ильич Обломов. Это он растерял связи с живым миром и перенес в дом Пшеницыной колорит липкого, застойного существования. Тем самым автор за­острил свою мысль о тлетворном влиянии обломовщины как разновидности помещичьего паразитизма.

Что же сгубило Обломова, привело его когда-то живую душу в состояние полной апатии и инертности? Наиболее полный ответ на эти вопросы мы находим в главе «Сон Обломова». Здесь рисуется детство Обломова, та усадеб­ная барская среда, которая взрастила его лень и «гнус­ную», как писал Добролюбов, привычку «получать удов­летворение своих желаний не от собственных усилий, а от других...» (2. 117). С редкой наглядностью воспроизводит Гончаров патриархальный быт Обломовки, жизнь без ум­ственных интересов и труда, жизнь за счет трехсот «За­харов». Черты крепостнической психологии глубоко за­легли в сознании Обломова, определив в конечном счете его отношение к окружающему миру. «...Я барин и де­лать ничего не умею!»— говорит о себе Обломов. В раз­венчании крепостнической психологии, паразитического бытия помещичьего класса заключен основной пафос романа.

Тип Обломова интересовал Гончарова не только не­достатками. Осуждая Обломова за лень и бездеятельность, автор дал понять читателю, что пропадает, в сущ­ности, неплохой от рождения человек. У него доброе сер­дце, «голубиная» душа; он осуждает стяжательство, карьеризм, чем заражены деловые чиновно-дворянские круги Петербурга. Подспудно в Обломове теплилась меч­та об истинно прекрасной, т. е. лишенной обмана и услов­ностей, жизни. «Обломовцем» он стал еще и потому, что не принял черствости, меркантильности окружающей действительности. Однако беда героя в том, что, подобно многим русским людям дворянского воспитания, он лишь осуждал зло, не умея и не желая с ним бороться, Это привело Обломова к потере интереса к жизни. Элегия об­ломовского угасания волнует автора, патриота своей от­чизны, и его героиню Ольгу Ильинскую.

Гончаров пытался воспроизвести передовые силы вре­мени и в образе Штольца, обрусевшего немца, дельца но­вой, капиталистической формации. В известной мере в романе можно увидеть схему так называемого «прус­ского» пути развития капитализма в России, указание на потерю дворянством своих привилегий. Однако образ Штольца, по мнению князя Петра Кропоткина, выписан Гончаровым неубедительно. Штольц умен, энергичен, труд для него —«образ, содержание, стихия и цель жизни». Но в чем и как проявляется его де­ятельность, каким образом он сумел нажить «тысяч триста капиталу», оставшись при этом честным и благородным человеком, читатель не знает(6,147). Добролюбов говорил, что Штольц не дорос «до идеала общественного русского де­ятеля» (2, 138). Вместе с тем нужно учесть, что в компо­зиции романа Штольцу принадлежит важная роль: он оттеняет безволие, неприспособленность Обломова к жизни. Штольц—антипод Обломова. Не случайно к Штольцу постепенно переходит почти все, чем распола­гал Обломов. Он женится на Ольге, берет под опеку име­ние Обломова, после смерти Ильи становится воспитате­лем его сына.

Роман «Обломов»— классическое произведение кри­тического реализма. Его достоинства получили глубокое истолкование в статье Добролюбова «Что такое обломов­щина?». По мнению критика, значение романа состоит в том, что Гончарову удалось с беспощадной строгостью отчеканить «современный русский тип», высказать «новое слово нашего общественного развития...».; (2, 113). Слово это —«обломовщина». Оно «служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни» и «придает роману Гон­чарова гораздо более общественного значения, нежели... все наши обличительные повести» (2, 113),

Основные черты обломовского типа порождены кре­постничеством и проявляются в беспробудной лени, неприспособленности личности к жизни и труду. Родовые признаки обломовщины можно найти, как считает Доб­ролюбов, в Онегине, Печорине, Рудине и в других «вари­антах» «лишнего человека». При всей неожиданности та­кая аналогия верна по существу, потому что перечислен­ных героев роднит «бесплодное стремление к деятель­ности, сознание, что из них многое могло бы выйти, но не выйдет ничего...» (2, 127). Обломов уступает своим со­братьям по уму и темпераменту. Но именно в нем со всей определенностью выражена мысль об исторической ис­черпанности «лишних людей» как деятелей дворянского периода. В лице Обломова, заключает критик, они све­дены «с красивого пьедестала на мягкий диван...» (2, 131).

Это наиболее популярный из романов Гончарова. «Обломов»— глубоко на­циональный роман, настолько национальный, что лишь русский может вполне оценить его. Обломов — русский помещик среднего достатка — владе­лец шести или семи сот крепостных душ, и время действия романа относится к пятидесятым годам девятнадцатого века. Все раннее детство Обломова вело лишь к уничтожению в нем всякого зачатка инициативы, личного почина. Вообрази­те себе обширное, хорошо устроенное помещичье имение в центре России, где-нибудь на живописном берегу Волги, при­чем действие происходит в такое время, когда в этой местно­сти еще нет железных дорог, разрушающих мирную патриар­хальную жизнь, и не возникает никаких «вопросов», могущих обеспокоить умы обитателей этого уголка. Как для владель­цев имения, так и для десятков их слуг и всякого рода прижи­валок жизнь в имении была своего рода «царством доволь­ства». Няньки, слуги, сенные девушки, казачки окружают ре­бенка с самого раннего возраста, причем все их помыслы направлены на то, как его получше накормить, заставить ра­сти, укрепить и в то же время не обременять его учением, а в особенности избавить его от какого бы то ни было труда. «Я ни разу не натянул сам себе чулок на ногу, как живу, слава Богу», — говорит Обломов. Утром весь дом занимается воп­росом о том, что будет на обед, а вслед за обедом, который бывает сравнительно рано, наступает царство сна — сна, дос­тигающего эпических размеров и повергающего в полное заб­вение всех обитателей барского дома; глубокий сон охватыва­ет на несколько часов всех, начиная со спальни помещика и кончая отдаленнейшими уголками девичьей и лакейской.

В такой обстановке проходит детство и юность Обломова. Позднее он поступает в университет, но за ним в столицу следуют его верные слуги, и ленивая сонная атмосфера род­ной Обломовки держит его даже там в своих заколдованных объятиях. Какая-нибудь лекция в университете, разговор воз­вышенного характера с молодым другом, какие-то неясные порывы к идеалу иногда волнуют сердце юноши, и пред его глазами начинают носиться волшебные видения — Обломов не мог совершенно избежать этих впечатлений университетс­кой жизни, но убаюкивающее снотворное влияние Обломов­ки, навеваемые ею покой и лень, чувство вполне обеспечен­ного, ничем не тревожимого существования умерщвляют даже эти слабые впечатления университетских годов. Другие сту­денты горячатся в спорах, вступают в кружки, — Обломов смотрит спокойно вокруг себя и задает себе вопрос: «Зачем все это?» А когда по окончании университета он возвращает­ся домой, его охватывает та же знакомая атмосфера. «Зачем думать и беспокоить себя тем или иным вопросом?» Подоб­ное беспокойство можно предоставить «другим». Разве нет старой няньки, непрестанно думающей о комфорте барина?

«Домашние не дают пожелать чего-нибудь, — говорит Гон­чаров в своей краткой автобиографии, из которой можно усмотреть его близость к изображаемому им герою, — все давно готово, предусмотрено. Кроме семьи, старые слуги, с нянь­кой во главе, смотрят в глаза, припоминают мои вкусы, при­вычки: где стоял мой письменный стол, на каком кресле я всегда сидел, как постлать мне постель. Повар припоминает мои любимые блюда — и все не наглядятся на меня»(5,67).

Такова была юность Обломова и таковой же, в значитель­ной степени, была юность самого Гончарова, — что не могло не отразиться на его характере.

Обломов — хорошо образованный и воспитанный чело­век, обладающий утонченным вкусом, благодаря которому он является хорошим судьей в вопросах искусства. Он никогда не совершит бесчестного поступка, потому что он органичес­ки на то не способен. Он всецело разделяет самые благород­ные и высокие чаяния своих современников. Подобно мно­гим «идеалистам» того времени, он стыдится быть рабовла­дельцем, и в голове его сложился смутный план насчет его крестьян, который он все собирается изложить письменно; план этот, когда он будет приведен в исполнение, должен улуч­шить положение его крепостных и в конце концов способ­ствовать их полному освобождению.

«Ему доступны были наслаждения высоких помыслов, — говорит Гончаров об Обломове, — он не чужд был всеобщих человеческих скорбей. Он горько, в глубине души, плакал в иную пору над бедствиями человечества, испытывал безвест­ные, безымянные страдания, и тоску, и стремление куда-то вдаль, туда, вероятно, в тот мир, куда увлекал его, бывало, Штольц. «Сладкие слезы потекут по щекам его...»(5,172)

Таким образом, Гончаров описывает то состояние бездей­ствия, в которое впал Обломов в тридцатилетнем возрасте. Это высшая поэз