Скачать

Культурно-исторические предпосылки возникновения русского литературного языка и основные этапы его формирования

Народ выражает себя всего полнее и вернее в языке своем. Народ и язык, один без другого, представлен быть не может. Оба вместе обусловливают иногда нераздельность свою в мысли одним названием: так и мы, русские, вместе с другими славянами искони соединили в одном слове «язык» понятие о говоре народном с понятием о самом народе. Таким образом, в той доле науки, которую мы можем назвать нашей русской наукой, необходимо должны занять место и исследования о русском языке.

Язык есть собственность нераздельная целого народа. Переходя от человека к человеку, от поколения к поколению, из века в век, он хранится народом как его драгоценное сокровище, которое по прихотям частных желаний не может сделаться ни богаче, ни беднее, – ни умножиться, ни растратиться. Частная воля может не захотеть пользоваться им, отречься от его хранения, отречься с этим вместе от своего народа; но за тем не последует уменьшение ценности богатств, ей не принадлежащих. Независимый от частных волей, язык» не подвержен в судьбе своей случайностям.

Народ выражает себя в языке своем. Народ действует; его деятельностью управляет ум; ум и деятельность народа отражаются в языке его. История языка, нераздельная с историей народа, должна входить в народную науку как ее необходимая часть.

Актуальность выбранной темы заключается в том, что в наши дни русский язык, несомненно, активизирует свои динамические тенденции и вступает в новый период своего исторического развития. Сейчас, конечно, еще рано делать какие-либо прогнозы о путях, по которым пойдет русский язык, служа развитию новых форм сознания и жизнедеятельности. Ведь язык развивается по своим объективным внутренним законам, хотя и живо реагирует на разного рода «внешние воздействия». Именно поэтому наш язык требует к себе постоянного пристального внимания, бережной заботы – особенно на том переломном этапе общественного развития, который он переживает. Мы всем миром должны помочь языку обнаружить его первоначальную суть конкретности, определенности формулирования и передачи мысли. Ведь хорошо известно, что любой знак – это не только орудие общения и мышления, но также еще и практическое сознание.

Важными «внешними» стимулами в этих процессах будут такие явления, как научно-технический прогресс, превращение русского языка в мировой язык современности, ставшее одной из глобальных реальностей нашего времени.

Новое политическое мышление требует и новых речевых средств, точного их употребления. Ведь без языковой точности и конкретности не может быть ни подлинной демократии, ни стабилизации экономики, ни прогресса вообще. Еще М.В. Ломоносов высказывал мысль о том, что развитие национального сознания народа прямо связано с упорядочением средств общения(1).

Исходя из актуальности темы цель своей работы я ставлю рассмотреть историю русского языка, выделить основные этапы его развития и дать им характеристику.

Для достижения поставленной цели мне необходимо решить ряд задач.

1. Рассмотреть момент и причины зарождения и распада древнерусского языка, дать оценку значимости русского языка в ряду других языков, возникновение письменного (литературного) языка у восточных славян, его течения и стили

2. Проанализировать процесс образования национального языка.

3. Рассмотреть процесс развития русского языка в XVIII–XIX веках.


1 Зарождение и причины распада древнерусского языка

1.1 Место русского языка в ряду других языков

Термин «русский язык» употребляется в четырех значениях.

1) Он обозначает совокупность всех живых языков восточнославянской ветви от выступления восточных славян на историческое поприще до образования наций: великорусской, украинской и белорусской.

2) Он применяется для обозначения того письменного языка, который, сложившись на основе общеславянского литературного языка (так называемого языка церковнославянского), выполнял литературные функции в Киевской и Московской Руси до образования русского (великорусского) общенационального языка.

3) Он обозначает совокупность всех наречий и говоров, которыми пользовался и пользуется в качестве родного языка русский народ.

4) Наконец, он обозначает общерусский национальный язык, язык прессы, школы, государственной практики.

Эта многозначность термина не мешает пониманию сущности дела. Такое словоупотребление вполне оправдывается историей русского языка.

Русский язык относится к восточной группе славянских языков (языки русский, украинский, белорусский) и включаемой в систему славянских языков. Историко-сравнительное изучение славянских языков дает материал для определения тех общих процессов, которые пережиты восточнославянскими языками в древнейшую (дофеодальную) эпоху и которые выделяют эту группу языков в кругу ближайше с ней связанных (славянских). Следует сразу же отметить, что признание общности языковых процессов в восточнославянских языках дофеодальной эпохи не предполагает непременного представления о совершенном единстве, нерасчлененности, тождественности языков на всей территории. В связи с экономикой дофеодального строя и родоплеменным бытом общность языка следует понимать не как нерасчлененное единство, а как сумму незначительно варьирующих диалектов. С другой стороны, следует подчеркнуть, что общность языковых процессов восточного славянства не исчерпывается только эпохой дофеодальной, – эта общность простирается и на последующие эпохи жизни восточнославянских языков, частью как дальнейшее развитие общих черт, частью как результат теснейшей экономической, политической и культурной связи народов восточнославянской группы – общие явления в грамматическом строе и лексике восточнославянских языков.

Однако язык восточных славян отличался от языков других ветвей славянства целым рядом особенностей.

1) фонетических (таковы, например, полногласие: молоко, борода, берег и т.п.; звуки ч на месте более древних тj, ж – на месте dj: свеча, межа и т.д.);

2) грамматических (например, в образовании отдельных падежей имен сущ.: iь – первоначально носовое – в формах род. пад. ед. ч. и вин. п. мн. ч. от слов женского мягкого склонения на я; iь – в вин. пад. мн. ч. имен сущ, муж. рода типа конь и др. под.; в образовании разных падежей ед. ч. местоименного или членного склонения имен прилагательных; в образовании основ разных глагольных форм, например имперфекта, в образовании формы причастия наст. вр. и т.п.);

3) лексических (сравним, например, употребление таких слов, как глаз, ковер, плуг, волога 'жир', паволока, клюка 'хитрость', окорок, пором, копытце 'обувь', горшек, тяжа, хорошав 'величав', щюпати и т.п.).

1.2 Праславянский язык – язык-предок всех славянских языков

Все славянские языки обнаруживают между собой большое сходство, но ближе всего к русскому языку – белорусский и украинский. Втроем эти языки образуют восточнославянскую подгруппу, которая входит в славянскую группу индоевропейской семьи.

Славянские ветви вырастают из мощного ствола – индоевропейской языковой семьи. В эту семью также входят индийская (или индоарийская), иранская греческая, италийская, романская, кельтская, германская, балтийская группы языков, армянский, албанский и другие языки. Из всех индоевропейских языков славянским наиболее близки балтийские языки: литовский, латышский и мертвый прусский язык, окончательно исчезнувший к первым десятилетиям XVIII века. Распад индоевропейского языкового единства относят обычно к концу III – началу II тысячелетия до нашей эры. Видимо, тогда же проходили процессы, приведшие к возникновению праславянского языка, к его выделению из индоевропейского.

Праславянский язык – это язык-предок всех славянских языков. Он не имел письменности и не был зафиксирован на письме. Однако его можно восстановить путем сравнения славянских языков между собой, а также с помощью их сравнения с другими родственными индоевропейскими языками. Иногда для обозначения праславянского используется менее удачный термин общеславянский: как представляется, общеславянскими лучше называть языковые особенности или процессы, свойственные всем славянским языкам даже после распада праславянского.

Общий источник – праславянский язык – роднит все славянские языки, наделяя их множеством сходных признаков, значений, звучаний… Сознание славянского языкового и этнического единства нашло отражение уже в древнем самоназвании всех славян. По мнению академика О.Н. Трубачева, это этимологически что-то вроде «ясно говорящие, понятные друг другу». Это сознание сохранялось и в эпоху образования древних славянских государств и народов. В «Повести временных лет», древнерусском летописном своде начала XII века, говорится: «А словеньскый язык и рускый одно есть…». Слово язык употреблено здесь не только в древнем значении «народ», но и в значении «речь».

Прародина славян, то есть территория, где они сложились как особый народ со своим языком и где жили вплоть до своего разделения и переселения на новые земли, точно не определена до сих пор – из-за отсутствия надежных данных. И все же с относительной уверенностью можно утверждать, что находилась она на востоке Центральной Европы, к северу от предгорий Карпат. Многие ученые считают, что северная граница прародины славян проходила по реке Припять (правый приток Днепра), западная граница – по среднему течению реки Вислы, а на востоке славяне заселяли украинское Полесье до самого Днепра.

Славяне постоянно расширяли занимаемые ими земли. Они участвовали и в великом переселении народов в IV–VII веках. Готский историк Иордан писал в сочинении «О происхождении и деянии гетов» (хронологически доведенном до 551 года), что «на безмерных пространствах» от Среднего Подунавья до нижнего Днепра расселилось «многолюдное племя венетов». В течение VI и VII веков волны славянского расселения хлынули на большую часть Балканского полуострова, включая современную Грецию, и в том числе ее южную часть – Пелопоннес.

К концу праславянского периода славяне занимали обширные земли в Центральной и Восточной Европе, простиравшиеся от побережья Балтийского моря на севере до Средиземного на юге, от реки Эльбы на западе до верховьев Днепра, Волги и Оки на востоке.

Шли годы, века неторопливо сменяли века. И вслед за изменениями интересов, привычек, манер человека, вслед за эволюцией его духовного мира непременно менялась и его речь, его язык. За свою долгую историю праславянский язык пережил многие изменения. В ранний период своего существования он развивался относительно медленно, был в высокой степени единообразным, хотя в нем и тогда существовали диалектные различия, диалект, иначе говор – самая маленькая территориальная разновидность языка. В поздний период, приблизительно с IV по VI век нашей эры, в праславянском языке произошли многообразные и интенсивные изменения, которые привели к его распаду около VI века нашей эры и появлению отдельных славянских языков.

Славянские языки по степени их близости друг к другу принято делить на три группы:

1) восточнославянская – русский, украинский, белорусский;

2) западнославянская – польский с кашубским диалектом, сохранившим определенную генетическую самостоятельность, серболужицкие языки (верхне- и нижнелужицкие языки), чешский, словацкий и мертвый полабский язык, полностью исчезнувший к концу XVIII века;

3) южнославянская – болгарский, македонский, сербскохорватский, словенский. Южнославянским по происхождению является и старославянский язык – первый общеславянский литературный язык.

Предком современных русского, украинского, белорусского языков был древнерусский (или восточнославянский) язык. В его истории можно выделить две основные эпохи: дописьменную – от распада праславянского языка до конца X в., и письменную. Каким был этот язык до возникновения письменности, можно узнать лишь путем сравнительно-исторического изучения славянских и индоевропейских языков, так как никакой древнерусской письменности в то время не существовало.

Распад древнерусского языка привел к возникновению русского или великорусского языка, отличного от украинского и белорусского. Это произошло в XIV веке, хотя уже в ХП-Х1П веках в древнерусском языке наметились явления, отличавшие диалекты предков великорусов, украинцев и белорусов друг от друга. В основу современного русского языка легли северные и северо-восточные диалекты Древней Руси, кстати, русский литературный язык также имеет диалектную основу: ее составили центральные средневеликорусские акающие говоры Москвы и окружавших столицу деревень.


1.3 Возникновение письменного (литературного) языка у восточных славян, его течения и стили

С возникновением феодального строя в XI веке, у восточных славян усиливаются экономические вязи их с Византией. Феодальная верхушка ищет в политическом и церковном союзе с Византией поддержки в деле укрепления своего господствующего положения в ново-возникших феодальных государственных объединениях. Отсюда принятие христианской церковной организации по образцу византийской и «крещение Руси», проведенное сначала киевским князем, а затем и в других феодальных центрах древней Руси. Вместе с организацией христианской церкви приходят к восточным славянам и литургический (церковно-культовый) язык и письменность, которую разработали ранее на основе староболгарских диалектов византийские вельможи-братья Константин (Кирилл) и Мефодий, выполняя дипломатически-миссионерские поручения византийского императора в западно-южнославянских странах. Феодальная верхушка древней Руси принимает этот язык и в качестве языка официально-административного. Таким образом, язык и письменность, возникшие на базе староболгарских диалектов, становятся литературным языком и письменностью на территории восточного славянства в употреблении феодальной верхушки и высшей церковной знати, по лингвистическому своему составу этот язык не был тождествен с разговорной речью остальной массы населения и даже менее образованных кругов феодальной знати.

Дальнейшее развитие этого письменного языка представляется обычно историками русского языка как процесс постепенного его приближения к разговорной речи и к живым диалектам восточного славянства. Такое эволюционно-идеалистическое представление искажает действительную картину развития литературного (письменного) языка на Руси. Во-первых, рассмотрение фактов подтверждает наличие периодов особенно интенсивной борьбы с «народными» отложениями в церковно-славянской письменности и усиленной ориентации на древнеболгарские нормы; во-вторых, привнесение «народных» элементов, черт из окружающих говоров и просторечия в письменные памятники не представляет прямолинейного процесса вне социального членения и группировок представителей древнерусской книжности: характер, пути и интенсивность проникновения этих элементов зависели от разных социальных сил, выступавших на исторической сцене, их столкновений и борьбы, находивших свое отражение в идеологической продукции.

В произведениях древнейшей письменности так называемого домонгольского периода отражены взгляды на социальное превосходство церковно-славянского языка и ориентация старорусского книжника на верхушку феодального общества как носителя этого языка. Так, митрополит Илларион в своем знаменитом произведении «Слово о законе и благодати» высказывает такие «программные» замечания: «…не къ невъдущимъ бо пишемъ, но преизлиха насыщьшемся сладости книжныя». Еще нагляднее убеждение в социальном превосходстве церковно-славянской речи и ее носителей выступает у другого выдающегося представителя старой книжности Климентия Смолятича в его послании некоему «пресвитеру Фоме» на неудобопонятность писаний Климента, разгневанный епископ высокомерно замечает: «Егда къ тебъ что писахъ? – но ни писахъ ни писати имамь… аще и писахъ но не къ тебе но къ князю…».

Показателен тот факт, что даже близкие к церковной и светской знати круги не понимали или с трудом понимали литературу на церковно-славянском языке. Мы имеем документированные жалобы читателей, обращение напр. к Кириллу Туровскому.

Следует отметить еще одну характерную черту из начальной истории применения церковно-славянского языка как письменной речи русских феодалов. Лексические «руссизмы», проникнувшие все же в памятники церковно-славянского письма на русской почве, к концу домонгольского периода изгоняются старорусскими книжниками и заменяются «высокими» словами из староболгарских оригиналов, в значительной степени это были лексические грецизмы.

Новое усиление церковно-славянского влияния падает на кон. XIV–XV вв., когда в связи переносом церковного центра в Москву туда стягиваются болгарские и сербские выходцы, занимая на Руси видное положение в качестве церковных и политических деятелей. Но в зависимости от разных групп и прослоек господствующего класса, выходивших на историческую сцену и боровшихся за утверждение своей идеологии, можно отметить различные направления в развитии литературной речи и соответствующие стили и строй письменного языка.

Изменение форм феодальной экономики связи с ростом городов приносит с собою ущемление части старой родовой знати. Это создает почву, на которой возникает мистическое направление в церковной письменности – переводятся и читаются произведения александрийских мистиков, византийских «отцов церкви» и т.п. В языке и стиле это направление отражается как усиление борьбы с «искажениями» языка письменности, т.е. элементами разговорной, «народной» речи. Наиболее видными проводниками этого языкового стиля на Руси были братья Цамвлаки – родом византийские болгаре, Григорий и Киприан – последний московский митрополит и активнейший «исправитель» церковно-славянских книг.

Иные черты в процесс образования литературно-письменной речи феодальной Руси уже внесла литература, построенная по западноевропейским образцом. В Москве XIV–XV вв. создались экономические предпосылки для интенсивных иноземельных сношений. Москва становится узловым пунктом торговых путей из западных областей (Смоленск) в Приволжье и русско-генуэзской торговли («гости-сурожане»), шедшей по Дону через Крым. Это были пути и культурных западных влияний. Литературным отражением иноземельных связей Москвы этой эпохи являются переводы рыцарских романов («Александрида»), а также космографических и географических произведений западного средневековья. Цикл рыцарских романов привносит с собою в литературную речь феодально-рыцарскую фразеологию, светское переосмысленние старой церковно-славянской лексики и известную струю чешских и польских заимствований, так как переводы делались в значительной степени с чешских, польских и отчасти сербских переработок. Следует отметить, что чешские влияния привнесли с собой в Москву и идеи протестантизма. Особенно усилились они в XVI в., когда в Москве начинают появляться чешские эмигранты – гуситы, которые покидали родину, спасаясь от усилившейся католической реакции. О распространенности чешских идей протестантизма свидетельствует и тот факт, что сам московский царь (Грозный) выступил с полемическим сочинением против чеха Яна Рокиты (1570), где с темпераментом доказывал: «во истину бо Люторъ иже лютъ глаголеться». Ясно, что эта протестантская литература, проходившая через белорусское посредничество, отлагала в лексике московских ее читателей известное количество западно-руссизмов (белоруссизмов), чехизмов и полонизмов.

К этому же направлению по характеру языка примыкает и рационалистическое течение, представленное главным образом литературой «ереси жидовствующих». В языке этой литературы появляется новая «научная» терминология (например «осудъ» – суждение; «держатель» – субъект; и под.), бытовые слова боярско-феодального обихода и отчасти элементы еврейской лексики (например, из «Тайная тайных» «…на немъ образъ бьтоулинъ иже хоробруеть и ездить на кьфире…» – «betula» – евр. «девушка», «k’fir» – евр. «лев»).

Требуют отдельной характеристики еще два направления церковно-моралистической письменности XV–XVI вв. Эти направления представлены официально-церковной партией «иосифлян» и враждебной им группой так названных «заволжских старцев». «Заволжские старцы» были по своему времени образованные люди, начитанные в византийско-болгарской «высокой» церковной литературе. Отсюда и в языке их произведений витиеватость, «плетение словес», равнение на нормы староболгарской книжности. Таким образом по языку и стилю «заволжцы» являются преемниками школы Киприана.

Противоположный лагерь «иосифлян» (по имени возглавлявшего их епископа Иосифа Волоцкого) вел борьбу и против «заволжцев» и против жидовствующих. В связи с этим в языке произведений «иосифлян» замечаем отталкивание от элементов разговорной речи как от новшеств и равнение на нормы староболгарской письменности, но стиль, сниженный по сравнению с произведениями заволжцев; появляется у них и административно-приказная лексика и некоторые бытовые обороты.

К этому же времени относится «исправление» церковных книг Максимом Греком. «Исправление» церковных книг, предпринимавшееся по инициативе официальной церкви и московских великих князей, в основе имело заботу о «чистоте православия» как идеологического знамени московского цезаризма («Москва – третий Рим»). Роль Максима Грека в деле «исправления» была двусмысленна. Иностранец – грек, по своим литературным вкусам примыкавший к «заволжцам», он должен был действовать, как агент правительственной партии. Поэтому в исправленных им и его сотрудниками из русских книжников книгах наблюдается отложение русских норм. В основном однако литературным язык в XVI в. остается церковно-славянский языком.

Особое направление принимает развитие русского письменного языка с середины XVII в., когда с присоединением Украины и привлечением в Москву славившихся своей образованностью киевских ученых русский письменный язык насыщается украинизмами. Значительный вклад украинизмов, а вместе с тем полотинизмом и латинизмом характеризует русский язык светской, отчасти и церковной литературы вплоть до начала XVIII в. Параллельное усиление борьбы за «чистоту» письменного языка и высоких жанров литературы не в силах уже приостановить процесса распада церковно-славянского языка и насыщения его элементами устной речи

На эпоху XV–XVII вв. приходится также оформление административно-приказного, делового языка – грамоты, государственные акты, судебники и т.п. По своему лингвистическому составу этот язык представляет смешение русских и усвоенных русским языком иноязыках – греческих, татарских и т.д. – корней (бытовой и официальной лексики) и церковно-славянского фонетического и морфологического их оформления, т.е. при конструировании официально государственного русского языка проводилась сознательная ориентация на церковно-славянские нормы.


2. Образование русского национального языка

В XVII в. русский литературный язык вступает в новую фазу своего развития. В нем усиливается процесс концентрации общенациональных элементов. Хотя в русском письменном языке в XVII в. еще очень явственны следы былого феодального разобщения, но особенно резкая местная, диалектальная примесь к литературной речи становится социальным признаком «словесности» низших, подчиненных общественных групп. Московский государственный язык все более упорядочивает в своей структуре смешение и столкновение севернорусских и южнорусских диалектальных особенностей.

В XVII веке со всей решительностью встает вопрос о перераспределении функций обоих письменных языков: книжного русско-славянского и более близкого к живой, разговорной речи русского – делового, административного. В государственном письменно-деловом языке к этому времени были устранены резкие диалектальные отличия между Новгородом и Москвой.

В XVII веке устанавливаются фонологические нормы общерусского государственного языка (аканье на среднерусской основе, различение звуков iь и е под ударением, севернорусская система консонантизма, освобожденная, однако, от резких областных уклонений вроде новгородского смешения ч и ц, и т.д.).

Окончательно укореняется целый ряд грамматических явлений, широко распространенных в живой народной речи как севера, так и юга, например окончания – ам (-ям), – ами (-ями), – ах (-ях) в формах склонения имен существительных мужского и среднего рода, а также женского рода типа кость, формы на – ья типа друзья, князья, сыновья и т.п., деревья, каменья и т.п.

В XVII же веке в русском литературном языке сформировалась категория одушевленности, включив в себя как имена лиц мужского и женского пола, так и названия животных (до этого выделялись в особый грамматический разряд имен существительных лишь слова, обозначавшие лиц мужского пола). Семантический рост национализирующегося языка протекает стремительно.

Не лишено значения, что в XVII веке исчезает система присоединительного счета в обозначениях составных чисел, характерная для русского языка до XVII века.

Московский деловой язык, подвергшись фонетической, а еще больше грамматической регламентации, решительно выступает в качестве русской общенациональной формы общественно-бытового выражения. Например, в деловом языке XVII в. устраняется чередование г||з, х||с (а также уже раньше вымиравшие к||ц) в формах склонения; выходят из живого письменно-бытового употребления энклитические формы личных местоимений: ми, ти, мя, тя и т.п.

Таким образом, к концу XVII в. устанавливаются многие из тех явлений, которые характеризуют грамматическую систему русского литературного языка XVIII–XIX вв.

Процесс образования русского национального языка был связан с «обмирщением» просвещения. Славяно-русский язык семантически обновляется, подвергаясь влиянию западноевропейских языков и еще теснее сближаясь с народной речью, а те его стили и разновидности, которые были проникнуты клерикальным духом, постепенно вытесняются с командных высот культурной жизни.

Расширению живой народной струи в системе литературного языка содействовали новые демократические стили литературы, возникавшие в среде грамотной посадской массы.

В XVII века на основе диалектов купечества, мелкого служилого дворянства, посадских людей и крестьянства создаются новые типы литературного языка, новые роды письменности. Ремесленники, торговцы, низший слой служилых людей – посадские люди до XVII века, в сущности, не имели своей литературы.

В половине XVII в. средние и низшие слои общества пытаются установить свои формы литературного языка, далекие от книжной религиозно-учительской и научной литературы, свою стилистику, на основе которой реалистически перерабатывают сюжеты старой литературы(2). Эти новые стили литературного языка широко пользуются изобразительными средствами и лексикой устной русской словесности, в частности сказки. Например, в повести «Слово о благочестивом царе Михаиле» можно подметить местами ритмичность речи и стремление к созвучиям – рифмам. В «Сказании о древе златом…», кроме созвучий, постоянны повторения слов и формул. Славянизмов книжной речи в этих стилях относительно немного, да и те почти исключительно ходячие, шаблонные.

Характерен синтаксис, почти вовсе свободный от подчинения предложений.

Синтаксическая перспектива подчинения и включения предложений отсутствует. Из среды низших и средних классов русского грамотного общества XVII в. идут первые записи произведений устной народной словесности и близкие им подражания, пересказы (например, «Повесть о бражнике», «Повесть о царе Аггее…», «Сказка о некоем молодце, коне и сабле», «Сказание о молодце и девице», «Горе-злосчастие» и нек, др., которых роднят свободное отношение к книжной традиции, стиль, близкий к народной словесности и живой речи, реализм).

Борьба с традициями старого книжного языка ярче всего обнаруживается в пародии, которая была широко распространена в русской рукописной литературе конца XVII в. Пародировались литературные жанры, различные типы церковнославянского и делового языка. Таким путем происходило семантическое обновление старых языковых форм и намечались пути демократической реформы литературной речи. В этом отношении характерен, например, язык пародий-лечебников конца XVII – начала XVIII в., отражающих манеру народных сказок-небылиц.

Появляются пародии и на разные жанры и стили высокой церковно-книжной письменности. Таков, например, «Праздник кабацких ярыжек». В языке этой пародии-сатиры второй половины XVII в., с одной стороны, находит отражение книжная славянская терминология и фразеология церковных служб и песнопений (стихир, прокимнов, паремий, тропарей, псалмов и канонов и т.п.), подвергающаяся пародическому «выворачиванию наизнанку». В связи с этим широко представлены и морфологические славянизмы (формы аориста – погибе, лишихся и т.п.; церковнославянские формы звательного падежа: кабаче непотребне, истощителю и т.д.; падежные формы со смягчением заднеязычных: в человеце, в велицеи и др. под.).

Но гораздо ярче и шире в языке этой «службы кабаку» обнаруживается живая народная речь, не чуждая севернорусских диалектизмов (например: на корчме испити лохом; уляпался; с радением бажите, т.е. желаете, требуете; стряпаете около его, что черт у слуды; в мошне ни пула и т.п.).

Много народных поговорок, нередко рифмованных, например: был со всем, а стал ни с чем; когда сором, ты закройся перстом; было да сплыло; люди в рот, а ты глот; «крапива кто ее ни возьмет, тот руки ожжет» и т.д.

Пародируются старые формы не только литературного славяно-русского, но и делового языка. И тут подспорьем служит язык народной поэзии, например стиль небылиц, прибауток, пословиц и т. л. В литературу пробивают себе дорогу преследуемые церковью формы устного скоморошьего творчества.

Жанры старой литературы преобразуются, наполняясь реалистическим бытовым содержанием и облекаясь в стилистические формы живой народной речи. Так, «Азбука о голом и небогатом человеке», написанная пословичной рифмованной прозой, чрезвычайно интересна для характеристики литературных стилей посадских и младших служилых людей с их диалектизмами, с их разукрашенным, но образным просторечием, с их редкими славянизмами и частыми вульгаризмами.

Таким образом, во второй половине XVII в., когда роль города становится особенно заметной, в традиционную книжную культуру речи врывается сильная и широкая струя живой устной речи и народно-поэтического творчества, двигающаяся из глубины социальных «низов». Обнаруживается резкое смешение и столкновение стилей и диалектов в кругу литературного выражения. Начинает коренным образом изменяться взгляд на литературный язык. Демократические слои общества несут в литературу свой живой язык с его диалектизмами, свою лексику, фразеологию, свои пословицы и поговорки. Так, старинные сборники устных пословиц (изданные П.К. Симони и обследованные В.П. Адриановой-Перетц) составляются в среде посадских, мелких служилых людей, городских ремесленников, в среде мелкой буржуазии, близкой к крестьянским массам.

Лишь незначительная часть пословиц, включенных в сборники XVII – начала XVIII в., носит в своем языке следы церковно-книжного происхождения. Например, «Адам сотворен и ад обнажен»; «жена злонравна мужу погибель» и др. «Огромное же большинство пословиц, даже и выражающих общие моральные наблюдения, пользуются целиком живой разговорной речью, которая стирает всякие следы книжных источников, если таковые даже в прошлом и были» (В.П. Адрианова-Перетц).

Язык посадской интеллигенции – приказных служащих, плебейской, демократической части духовенства – предъявляет свои права на литературность. Рамки литературной речи широко раздвигаются. Устно-поэтическая традиция народного творчества вплотную придвигается к литературе и служит мощным источником национальной демократизации русского литературного языка.

Но живая народная речь сама по себе еще не могла стать базой общерусского национального языка. Она была полна диалектизмов, которые отражали старую феодально-областную раздробленность страны. Она была оторвана от языка науки, который формировался до сих пор на основе славяно-русского языка. Она была синтаксически однообразна и еще не освоилась со сложной логической системой книжного синтаксиса. Генрих Лудольф, автор «Русской грамматики» (Оксфорд, 1696), так изображает значение славяно-русского языка: «Для русских знание славянского языка необходимо, так как не только священное писание и богослужебные книги у них существуют на славянском языке, но не пользуясь им, нельзя ни писать, ни рассуждать по вопросам науки и образования». «Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски, а писать по-славянски».

Отсюда понятно, что русский национальный язык в XVII и XVIII вв. образуется на основе синтеза всех жизнеспособных и ценных в идейном или экспрессивном отношении элементов русской речевой культуры, т.е. живой народной речи с ее областными диалектами устного народнопоэтического творчества, государственного письменного языка и языка старославянского с их разными стилями.

Но в XVII и даже в начале XVIII в. средневековое многоязычие еще не было преодолено, контуры национального русского языка лишь обозначились.

Сам старославянский язык в XVII в. переживает сложную эволюцию. XVII в. – это время последнего, предсмертного расцвета традиционного средневекового мировоззрения. Вступление Московского государства в круг широких международных связей и отношений обострило старинную идею о значении Москвы в истории христианского мира: Москва – третий Рим, последняя столица.

В связи с этим, а отчасти в противовес надвигающейся на русский язык волне европеизации усиливается в литературе реакционных кругов монашества и боярства риторическое «плетение словес», возрождаются традиции византийского витийства – культ греческого языка в школе Епифания Славинецкого, братья Лихуды. Еллино-славянские стили отличались «необыкновенною славянщизною». Однако переводы с греческого в XVII в. вообще не имели успеха среди читателей, и дошли до нас в ограниченном числе списков, часто только в автографах переводчиков. За пределами исправления славянского текста священного писания, богослужебных книг и религиозно-учительной литературы греческое влияние на литературу Московской Руси XVII в. не было сильным.

Культурно-общественное значение греческого языка, знание которого признается вовсе не обязательным и даже не нужным для интеллигента XVIII в., падает. Еллино-славянские стили теряют всякое значение в начале XVIII в., принимая узкий, профессионально-церковный или научно-богословский характер.

Напротив, резко усиливается влияние на славянский язык украинского литературного языка, подвергшегося воздействию западноевропейской культуры и пестревшего латинизмами и полонизмами. Юго-Западная Русь становится во второй половине XVII в. посредницей между Московской Русью и Западной Европой.

Известно, что с развитием капитализма «прежняя местная и национальная замкнутость и самодовление уступают место всестороннему обмену и всесторонней зависимости народоа как в области материального, так и в области духовного производства. Плоды умственной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием»(3). Главная роль в процессе языкового обмена переходит из одной страны к другой в соответствии с общим ходом экономического и культурного развития.

Украинский литературный язык раньше русского вступил на путь освобождения от засилья церковнославянских элементов, на путь европеизации. Там раньше развились такие литературные жанры, как виршевая поэзия, интермедии и драмы. Там, острее и напряженнее – в борьбе с насильственной колонизацией – протекал процесс национализации славяно-русского языка. Юго-западное влияние несло с собо